Екатерина Сумарева

Добавлено: 28.02.2012 13:14:04

Талантливая художница и педагог. Известна своими интеллектуальными и одновременно импрессионистичными пейзажами, о которых говорит просто: "Я пишу настроения".

Послушать интервью с Екатериной Сумаревой:

– Катя, познакомь, пожалуйста, со своим домом. Это, я так понимаю, твоя комната.

– Да, это моя и моей дочери. Мы здесь вместе с ней обитаем. Это полностью мой интерьер, мной созданный. Я им очень горжусь, и моя дочь очень гордится.

– Она тоже принимала участие?

– Нет, она только видела стадии разные. Когда одна стена серо-буро-малиновая, вторая еще непонятно что. Но ей уже нравилось. «О! Какой ремонт!» – она говорила. Следующий этап был, когда одна стена была красная. «О! Какой ремонт! Какая стена!» И вот, каждое утро она просыпается, видит эту стену и говорит: «О! Какая красивая стена!» Я рискнула и выбрала красный.

– Почему красный?

– Я его увидела и просто была покорена. Хотя я шла совершенно за другим тоном, за другим цветом. Но вот он меня покорил, я его купила и долго еще не могла никак нанести на стену. Все-таки какое-то противоборство было. Потом, наша вся жизнь – преодоление страха немножко. Ну вот, я это сделала и очень довольна: придает силы красный цвет. Он немножко будоражит. Меня все отговаривали: «Как ты будешь жить в этом цвете?». И так далее… «Устанешь психологически. И ребенок у тебя. Ребенок!» – говорили мне. Но, тем не менее, я и моя дочь чувствуем себя активными, бодрыми и такими вот… творческими в этом цвете.

– Слушай, а как думаешь, этот цвет на картины перейдет?

– Ну, нет, в этом я сомневаюсь, хотя у меня, честно говоря, есть такая мечта: написать красную картину, например. Но все-таки, даже если я начинаю красную картину, на охрах построенную, почему-то она в конце концов превращается в такую серебристую, голубоватую.

– А вот почему холодные цвета? Ты сама холодная?

– Нет, я теплая. Но для меня синий, голубой – весь холодный спектр – и черный также… Они для меня – цвета, символизирующие какое-то осмысление, какую-то мысль, какую-то философию. Хотя, с другой стороны – вода. Я люблю воду. Для меня она – источник вдохновения, можно сказать. Потом, душа у меня ассоциируется с этими цветами. И многие настроения ассоциируются. Многие настроения мне важные, с которыми я могу творить, у меня ассоциируются с этим. Потому что, собственно, я и пишу настроения. Я пишу себя – автопортреты такие внутренние. Так что, скорее всего, я холодная. Как видите, проанализировав, мы решили.

Вообще, здесь просто собрание теплых и близких мне предметов, потому что ненужные и неважные предметы я не держу. Они меня раздражают. Они занимают мое жизненное пространство. Почему я должна с ними жить? Они занимают какой-то метр квадратный, а они здесь совершенно не важны и не нужны. Поэтому я отвоевываю у вещей пространство жизненное, хотя тяжело все-таки. Потому что быт. Потому что ребенок. И вообще человек разрушает интерьер. Такая вот у нас борьба с этими предметами. Все предметы мне дороги.

Вот мой новый ковер, например. Такой круглый… Можно ли сказать, что это цвет шампань? Я его люблю, потому что его любит очень моя дочь. Она, как только просыпается, сразу ныряет в него, нежится. Иногда она может там и спать. Когда мне плохо, я могу плакать на этом ковре. Этот ковер – центр нашей жизни… Вы решили попробовать, хорош и он так, как я о нем говорю? Ну, что скажешь, хорош?

– Хорош.

– У меня всегда был интерьер, в котором я хотела бы жить. Сейчас я решила его поменять: моя дочь растет, развивается, и я хочу, чтобы она была мобильная. Я стараюсь ей показывать много разных ракурсов: и на жизнь, и на интерьер, и на занятия. Как можно вдруг изменить свою комнату, жить уже в другой комнате и совершенно не чувствовать дискомфорта. Мне кажется, в современном мире это очень важно, поэтому я так уже ее начинаю готовить. Вожу ее в разные места. Совершенно разные и по интерьерам, и по настроениям, и по звуковым каким-то характеристикам, цветовым.

– Что сначала меняется? Сначала меняешься ты, а потом интерьер? Или сначала меняется интерьер, а ты вслед за ним?

– Я не меняюсь, я, может быть, эволюционирую. Потому что революций у меня и в характере, и в моем образе никогда не было. Все как-то плавно одно в другое перетекает. Влияет, конечно, среда. Люди, которые вокруг меня. Может быть, новые люди, которых я встречаю, также меняют меня. Но это все натурально, потому что ненужных людей также я стараюсь не подпускать близко. Мы с тобой разговариваем, это опять-таки, знак того, что у нас с тобой какой-то контакт произошел. Внутренний, может быть. Я не очень часто открываюсь даже близким друзьям.

Изначально я росла в среде, где все художники, где все пишут. У всех мастерские. Постоянно мы были на выставках, на каких-то открытиях. Вокруг художники. К нам приходили люди, говорили опять же об искусстве. То есть, это было неизбежно. У меня даже не стояло выбора, кем я, собственно, буду. Я, практически, знала только одну профессию: можно быть только художником. Хотя я занималась у мамы в театральном кружке и могла бы быть, наверно, и актрисой. Но мама повела такую политику – именно она ведет политику в нашей семье, – и я пошла в искусство.

– Политику воспитывать детей?

– Политику управлять семьей, можно так сказать. Она такая сильная женщина, но также и очень мягкая. И она не навязывает никогда свое какое-то мнение, но как-то подводит грамотно. Сейчас конечно – я самостоятельный человек. Но когда мне было 10 лет, когда надо было поступать в художественную школу… Я рисовала всегда. В студии – изостудии моего отца. Для меня это было натурально. А тут надо было переходить на какие-то профессиональные рельсы.

И вот, это был сложный такой момент, когда вдруг начались натюрморты, началась перспектива, начались законы. И тут вдруг я поменяла школу и, опять же, этой мобильности, наверное, мне немножко не хватило. И поэтому первое время мне было очень тяжело: я никому не говорила об этом. Я даже маме не говорила, что мне трудно и мне было до слез как-то обидно почему-то. Хотя и получалось, но все равно какой-то дискомфорт был. А потом я поняла, что всю эту науку можно как-то преломлять через себя. Потому что, если руководствоваться только буквой закона, можно остаться неинтересным художником.

Ну, отец, конечно, он был авторитетом. Что касается живописи классической – у нас школа классическая, академическая. Он в этой школе как рыба в воде. Но он также воспринимает современное искусство и не ограничивал нас Левитаном, Шишкиным, Репиным, Серовым и так далее. Поэтому мы знали и Магритта, мы знали и Дали и многих других художников. Все-таки, важно в подростковом возрасте знать много, не только что-то одно.

Книги…Авторитет отца? Авторитет отца – пусть будет так даже. Но эта опека меня всегда немножко напрягала. Авторитеты меня всегда немножко… пугали?.. Нет, не пугали, скорее, мешали. И в академии также принято слушать своих педагогов и делать так, как тебе посоветовали. Так я, например, испортила одну картину, послушав одного важного педагога. Теперь до сих пор жалею об этом. Но уже некоторое время, как я вырвалась из-под этой опеки, из-под этих авторитетов и чувствую себя свободно, хорошо.

• Теги:
• женщины