Мать-убийца, или Эффект тумблера

На сей раз это, к счастью, случилось не у нас. В Израиле. Представляю, что там творится сейчас – в  стране небольшой, «домашней», и главное – донельзя чадолюбивой.  В стране, где нет большей гордости, чем дети; нет большего счастья – чем растить детей.

Именно там, в Иерусалиме, недавняя репатриантка из Москвы, Карина Бриль, заколола своих детей – семилетнего Игоря и пятилетнюю Миррочку. Потом пыталась перерезать себе горло. Ее откачали – детей нет. На вопросы она отвечала так: «Я убила, потому что была им плохой матерью».

О Карине много пишут сейчас – о недавнем разводе в Москве, о трудностях социальной аклиматизации в Израиле, о безденежье, неустроенности, об ожидании визита социального работника: Карина очень боялась, что у нее отберут детей. Так боялась, что предпочла убить… Ну ладно – себя: это можно понять, такое желание хоть раз в жизни посещает каждого – но почему детей? Есть такой термин в психиатрии «расширенные самоубийства» – это когда на тот свет прихватываешь с собою близких…

В последние годы в Беларуси было несколько таких историй. Они отличались от этой тем, что матери убивали детей, находясь в гораздо более спокойных исходных условиях. Им не надо было начинать жизнь заново. У них были мужья. Было жилье. Уровень жизни – не ниже, а то и выше среднего. Налаженный быт. И дети их были любимыми и желанными.

За несколько месяцев до попытки расширенного самоубийства одна из них написала в своем блоге: «Настолько мне материнство в кайф зашло... поняла, что, если случайно когда забеременею, буду радоваться, как полоумная». Там же она описала процесс домашних родов: трудно вообразить, что речь вообще идет о родах – такими уж радужными красками все размалевано. А спустя несколько месяцев выбросила сынишек-двойняшек из окна. Собиралась выкинуться с младшим, но старший сын отобрал… Да, кстати, по профессии она была врач. И щедро раздавала советы по воспитанию детей в интернете. 

Другая, молодая журналистка, выбросилась из окна вместе с двумя маленькими детьми. Третья утопила детей в ванной – и исчезла. Уже тогда, прочитав, я подумала: ушла, чтобы умереть. Так и оказалось. Вряд ли кто-то из них даже в самых тайных мыслях называл это «убийством» и, тем более, «детоубийством»: для них речь шла именно о самоубийстве. В памяти общества они навсегда остались детоубийцами.



Детей убивали всегда. Во всем древнем мире, даже в просвещенных Афинах времен Перикла, отцы и матери убивали новорожденных – чаще девочек. И потом, много позже. Уже не в Афинах – у нас. Крошечные трупики в мусоропроводе, на свалках, в общественных туалетах… Об этом шептались в 80-х, заговорили вслух в 90-х. Страшно, чудовищно, невыносимо, но объяснимо: «мать-одиночка» – это было клеймо. 

А еще нищета и беспросветность, – и никто не поможет, ни государство, ни истаявший в нетях отец ребенка, ни «опозоренные» родители, часто деревенские, с патриархальными правилами. Кто убивал? Школьницы, учащиеся ПТУ, многодетные пьянчужки… Люди, находившиеся на черте или за чертой бедности и социальной отверженности. Я не о них. Я о благополучных женщинах, которые выбрасывают детей из окон своих опрятных квартир. И бросаются вслед за ними.



Как понять, Господи?!

Послеродовая депрессия, гормональные сбои, память родильной боли, засевшая в теле? Так пишут врачи. Да, это один из ответов. Медицинский, потому писать об этом не буду: я не специалист. Депрессия была и у многих из нас, рожавших в те годы, когда вокруг рушилась огромная монструозная страна…



Унизительность роддомов, окрики санитарок, ритуальное медицинское презрение к роженицам («все терпят – и ты потерпишь»), и никакого тебе «партнерства»: муж – призрак, очерк на белом снежном пространстве под окном. Далеко-далеко. И с первого дня после роддома – жизнь белки в колесе: очереди, талоны, купоны, дефицит – и повсюду с коляской. Кипятим-стираем-утюжим…



Запомнилась мелочь. Почему-то именно она вызвала прилив страшной безнадежности. Муж, закрывая банку с подсолнечным маслом на скользком прилавке, ненароком опрокинул ее: и вот, дефицитное масло заливает непонимающее личико дочки, ее шубку, шапочку… Шубка не отстиралась, так и пахла постным маслом. И месячная норма масла пропала. Зарплата мужа 140 рублей. Декретные 35. Исчезнувшее в одночасье молоко. Задабривание продавщиц ближайшего магазина: чтоб оставили под прилавком пачку творога, кило яблок. Съемная квартира. Постоянное желание спать…

Добавлю: большинство детей того времени было незапланировано, просто «так получилось». С контрацепцией была катастрофа. С нашими тогдашними знаниями о контрацепции – еще большая катастрофа. А вот эти детки, погибшие от рук их матерей, – все желанные, все. И быт – тот и этот – несравним. Нет, я вовсе не о том, что нам было хуже, а они, дескать, с жиру бесятся. Депрессия всегда депрессия: мука, болезнь, страдание. Многие мои подруги признавались: не раз и не два хотелось подойти к окну и сигануть. Одна деталь: без ребенка. Самой.

Почему же случился такой сбой, сдвиг в человеческой, в женской программе?

Советские люди, которых принято сейчас называть инфантильными потребителями, в каких-то вещах взрослели намного раньше сегодняшних. Юная женщина знала: материнство меняет жизнь кардинально – и надолго. Никто не предполагал, что годы декрета должны попутно стать годами неземной красоты, волшебного счастья и профессионального роста. Все понимали на что идут: не только на радость, но и на жертву. Они были готовы к ней. Хорошо ли это или плохо – другой вопрос, на который у меня нет ответа. Сейчас, отсюда, то трудное время многими видится гораздо более простым, чем нынешнее. Его подсластили тысячью мифов. 

Говорят об огромной помощи бабушек и дедушек своим «деткам с детками» – вот уж никак не правило, особенно если жили они отдельно. А если жили вместе – в большинстве случаев и тем, и другим можно было посочувствовать. Говорят еще, что мужья помогали больше, чем сейчас: дескать, сейчас мужья все в бизнесе. А тогда? Тогда они были на работе и в подработках… Мифы, мифы… В конце 80-х – начале 90-х никто не был иждивенцем у государства: оно в одночасье сбросило с себя людей, как балласт. Так что не во внешнем дело – внутри.

А внутри было несколько установок, с того времени сильно изменившихся. 

Первая: материнство – не глянец. Идя на него, знай: роды – это и вправду больно. Посмотрите на нынешние фото только что родивших мамочек – с улыбкой и при макияже; послушайте мачо российского разлива Джигурду, поющего в родильной палате; почитайте описание родов, которое дала в своем блоге Елена – та самая, которая спустя несколько месяцев выбросит сыновей-близнецов из окна. “Я смотрела на зажигающиеся звезды, слушала стрекот цикадок, шелест листьев, лай собак, вдыхала аромат яблонь и вспоминала самые счастливые моменты своей жизни и настраивалась на малыша. Ощущение для меня было просто потрясающим… Так появился на свет мой четвертый сын. В семье, в любви, в доме...» 
 
Если у меня не так – значит, я плохая мать, думает, читая это, юная женщина… Она не догадывается, что и у Елены все было вовсе не так лучезарно. Но сейчас время картинки. Ныне важно, чтобы всегда все было «ок» и «чиииз».   
 


Тогдашние женщины знали, что после родов женщина не должна быть красивой, как модель. Знали, что она прибавит в весе; что у нее будут синяки под глазами; что у нее не будет времени лишний раз голову вымыть – а уж сделать прическу или маникюр… Понималось по умолчанию: первый год ты рядом с колыбелью и от тебя никто не требует, чтобы ты походила на голливудскую старлетку. Кстати, они были красивы, эти женщины – с их лишним весом и синими подглазьями. Сейчас такая красота не в чести. Перевернем лист глянцевого журнала: одинаковые, как однояйцевые близнецы, красотки с безукоризненными фигурками, будто только что спрыгнули с конвейера. И такие же конвейерные детки. У них не бывает поноса. Они не срыгивают и не орут по ночам. У них дорогие комбинезончики, колясочки и памперсы… А если у меня не так? Значит, я плохая мать. Моему поколению «повезло»: мы знали, что если ребенок заснул – надо прикорнуть рядышком, а не взгромождаться на тренажер. Которого у нас, впрочем, и не было.



Еще один тезис – для тех, кто рассчитан на профессиональное совершенствование, на интеллектуальный рост, на карьеру. На то, чтоб не оказаться за бортом жизни на несколько лет. Их можно понять – и, думаю, что «декрет пополам» между мужем и женой – и вправду выход из тупика. Но сейчас не о тех, кто родился в стране, где это – норма. У нас это пока что идеал. Тем не менее, расширенные самоубийства бывают всюду – и на Западе тоже. Потому, думаю, это решает лишь часть проблем, и скорее, внешних, чем внутренних. Человеку трудно одномоментно переключиться, щелкнув незримым тумблером: так, сейчас я только бизнес-вумен… щелк-щелк… а сейчас – только мама. Все равно ты рвешься на части между домом и работой, между ребенком и диссертацией, между… собой и собой. И опять, опять возникает эта ненависть к себе: «Я плохая мать». И фоном: «Я неудачница. Я бездарь. Я никто».

С этим борются, но опять же внешне. Приходилось видеть мам-перфекционисток, которые едут через всю Европу с малышом на научную конференцию. Целый день они на заседании, а малыш висит у них в «кенгурушке». Время от времени конференц-зал оглашается плачем, докладчик испуганно замолкает, и тогда мама там же, в зале, вынимает грудь и дает ее детенышу. Не знаю, удобно ли это маме, но ребенку точно нет. И людям, приехавшим из разных стран света, чтобы обменяться мыслями и опытом, – тоже нет. Скажу больше: доклады этих мам не впечатляли: у них просто-напросто не было времени толково подготовиться. Так, нечто сляпали на коленке.



Помню, как после конференции одна из таких мам перепеленывала ребенка прямо на столе, накрытом к общему ужину. Присутствующие отводили глаза от грязного подгузника, а я с тоской думала о том, что сейчас страшная эпидемия гриппа, и половина участников конференции поминутно чихает или кашляет. Как бы дитя не подхватило. Маме это в голову не пришло. По ее представлениям, это должно было выглядеть естественно. Выглядело фальшиво – позой, демонстрацией материнства… Как позже ужаснувшая меня фраза матери-самоубийцы: мол, мне материнство в кайф зашло. Материнство – не кайф. Материнство – нечто другое.



Словом, нам, тогдашним – беспредельно уставшим, затурканным, замученным – было легче: мы были не одни. Во-первых, у всех было примерно одно и то же: мы могли чувствовать себя виноватыми за то, что у такой же «детной» подруги дома чище, чем у нас, но не за то, что у нее «богаче», чем у нас. Мы видели на улицах таких же замученных женщин с такими же бэушными колясками, а в них – детей в одежках, перешедшими к ним по наследству. Не было и тени негласного состязания: кто успешный, а кто – лузер. И матерей-лузеров не было. И лузеров-детей. Все мы были не винерами, а общая беда объединяет. 

Во-вторых, общество не было настолько атомизированным. Соседка могла присмотреть за малышом, пока ты выскочишь в магазин. На улице тебе помогали пронести над бордюром коляску. И наконец, были подруги, которым можно было пожаловаться всласть. А потом они тебе – и обеим становилось легче. Ныне жаловаться стыдно. Все должно быть тип-топ и окей. «Чиииз», понимаете, «Чиииз»… Глянцевая красотка, шествующая на каблучках с супермодной коляской и ребенком в фирменных тряпках – вызовет ли она сочувствие окружающих? А за что ей сочувствовать? У нее все в шоколаде, каждой бы так. А внутри нее угрожающе щелкает тумблер.

Современная культура гласит: мамы должны быть сильными, красивыми, оптимистичными и самостоятельными. Всегда и во всем. Перфекционизм. Я справлюсь, справлюсь, спра… Тумблер щелкает в последний раз – и механизм ломается.



Некоторые психологи говорят: убивая детей вместе с собою, женщины мстят им. Именно появление детей в их изломанном мозгу – та самая точка, с которой все пошло не так. Мне кажется иначе. Уходя из мира, который кажется ей беспросветным, женщина пытается спасти от него детей – маленьких, бесконечно зависимых от нее. Детей, до которых в этом мире никому нет дела. Все только и делают, что улыбаются перед фотокамерой: «Чиииз…»

Несколько дней назад покончила с собой еще одна молодая женщина – из тех, кто, казалось бы, справляется со всем. Ее знал весь небольшой город Пружаны. Она была энергичной, неунывающей и очень сильной – всем на зависть. Они с мужем воспитывали 11 детей, двоих своих и 9 приемных. Усыновляла-усыновляла, стараясь, как лучше, стремясь к идеалу, каким его видела. Тоже перфекционистка. Надеялась на вечную исправность своего внутреннего механизма. Но тумблер сломался. Слава Богу, умерла одна. Детей не тронула. Они «всего лишь» остались без мамы.

Говорят о том, что общество должно помогать мамам. О гендерном равенстве и ответственности мужей. О доступной для каждой молодой матери психотерапевтической помощи. О группах поддержки. О волонтерском движении. И о прочих важных вещах. Но пока это «прекрасное далеко» не наступило, я думаю о тех, кто в этот самый миг говорит себе: «Я плохая мать». И никто не догадается сказать им: ты хорошая мать. Ты хорошая мать. Хорошая. Только не старайся быть совершенной.

Благодарю Ольгу Писарик: темой статьи я обязана полемике в ее Фэйсбуке.