«Как вы придумываете своих героев?» – любят спрашивать читатели на встречах и презентациях. Ответ, как правило, занимает много времени.
В моих романах две «сериальные» героини – журналистка Лика Вронская и судебный медик Наталия Писаренко.
Лика – журналист от безысходности
Лику я придумала… от безысходности и в связи с ограниченными возможностями. Роман «Без чайных церемоний» я писала, когда была на больничном и работала заместителем редактора газеты. Времени для творчества у меня тогда не было вообще, и появилось четкое понимание: или я напишу роман, пока лежу дома с температурой, – или не напишу его никогда. У меня просто не было возможности собирать информацию, подробно изучать специфику работы, к примеру, следователей. И Лика стала журналисткой, потому что собственную профессию описать легче всего. Конечно же, Вронская – это не мой характер, не моя внешность и личная жизнь. Я вообще интроверт, мне комфортнее закрываться, а не выставлять свою жизнь напоказ. Сексуальные сцены я ворую с сайтов – думаю, все в курсе, каких именно.
Наталья – прототип из Питера
Наталию Писаренко я придумала после знакомства с реальным человеком – Наталией, судебным медиком из Питера.
Вообще у меня много знакомых среди белорусских судмедэкспертов. Но действие в книгах происходит в России – и я смутно подозревала, что в соседней стране нет белорусской стерильности, а есть проблемы, о которых мне ничего не известно. Я зарегистрировалась на форуме российских судебных медиков, и они с присущим профессии цинизмом стали надо мной изгаляться. Чего я только не наслушалась – про опарышей, которых зачем-то выращивают в аквариумах с молоком; про расчленёнку и людоедство!
Наталия пожалела меня, доверчивую; мы подружились. Благодаря ей я побывала в питерском морге, узнала массу историй о судебной медицине и придумала героиню, очень похожу на «оригинал» – рыжеволосый, дружелюбный, энергичный и неравнодушный.
Как придумывать преступников?
Вообще для придумывания героев писателю приходится изучать особенности профессии или среды.Мне было сложно придумывать преступников, не могла понять мотивы их действий. Пришлось пообщаться с ними. Несколько раз я получала разрешение на посещение участка пожизненного содержания Жодинского СИЗО, где содержатся преступники, совершившие минимум несколько жестоких убийств. Условия там жесткие. Осужденные находятся в камерах по 4 человека, еду им приносят. Прогулки в узком дворике, похожем на шкаф.
Для поощрения заключенных есть так называемая комната отдыха – там они могут посмотреть ТВ, поиграть на гитаре. Конечно, последнее, с учетом их приговоров, кажется излишним.
Вроде бы с христианских позиций судить – это грех. Но когда читаешь на дверях камер, как эти уроды издевались над людьми – то видеть их за релаксом с сигареткой просто больно.
Эти заключенные для оправдания своих действий прикрываются волей Божьей. Говорят: не было бы воли – никого бы мы не убили. После таких поездок я долго не могла отделаться от страха. Зла в жизни, оказывается, намного больше, чем представляют себе добропорядочные обыватели, не работающие в системе правоохранительных органов.
Совсем другие эмоции возникали у меня при общении с белорусскими судебными медиками. Наверное, ежедневно сталкиваясь со смертью, они научились быть большими жизнелюбами. В них много светлой энергии, и часто я ловила себя на том, что разговор даже о страшном преступлении не оставляет у меня послевкусия горькой безнадёжности.
Самый сложный герой
Из всех моих персонажей дороже всего мне обошлась врач-гинеколог Нино из «Плачущего ангела Шагала». Я не медик, и у меня не было опыта собственных родов. Я поняла, что придется «внедряться», договорилась с врачами об экскурсии, долго собирала справки. Меня предупреждали: не надо идти на операцию кесарева сечения. Но мне казалось, что после морга вид крови и человеческого тела для меня привычен. В тот день в операционную привели студентов. Мы все были похожи – в белых халатах, шапочках, масках.
Во время операции кесарева сечения, оказывается, матка не разрезается, а разрывается какими-то крючками. При этом ткани хрустят.
Я понимала, что врачи – люди опытные, что они все делают правильно.
Но я испытала такой животный неописуемый страх за роженицу и малыша, что у меня закружилась голова, и я почувствовала, что могу потерять сознание.
Падать прямо в операционной, конечно, было никак нельзя, и я стала осторожно бочком отходить подальше от жуткого зрелища.
С воплем: «Стоять, как ты людей лечить будешь!», тетенька-предводительница студентов ловко пихнула меня поближе к хрустящей матке.
Больше ничего не помню.
В себя пришла в коридоре.
Как-то я все-таки умудрилась выйти, не завалившись на операционный стол.
Вокруг меня радостно хлопотали студенты. И кто-то махал возле моего лица салфеткой, а кто-то брызгал водичкой, и парни оживленно обсуждали, с чего им начать: расстегнуть мне блузку или сделать искусственное дыхание. По-моему, операция кесарева сечения не понравилась не только мне.
Вот, наверное, и все, что я могу рассказать про своих героев. Большинство из них начисто стирается из моей памяти после того, как я отправляю файл с книжкой в издательство. Поэтому я опасаюсь знатоков своего творчества, жаждущих узнать какие-нибудь подробности про условного персонажа Пупкина. Я родила Пупкина в своем воображении, я страстно его любила, пока работала над романом – а потом он ушел из моего сознания и стал жить своей жизнью. Правда, иногда герои приходят в мои сны. И мстят мне за то, что я с ними сделала. Но это уже другая история.
